Глава 7. Братья
Когда солнце коснулось вершин хребта Гумуртаиркорт и его нижняя кромка окрасилось в холодный малиновый цвет к опушке леса, что на севере села Юкерч-Келой в Шотойской долине вышел человек в военной форме с автоматом в руках, заросший бесформенной бородой, скрывающей его возраст. Его походка выдавала привычку передвигаться по пересеченной местности. Внимательно осмотрев село, он снял со спины рюкзак и лег в траву, пристально вглядываясь в улицы и дома. На его глазах солнце окрашивало равнину в приятный красный цвет, и перед ним всплывали воспоминания безмятежного детства, когда он с друзьями бегал по этой тропе к пастухам за молоком, назначал свидания девочкам у этих нагретых за день камней. Теперь он лежит здесь и боится вернуться в свой дом, стоящий на окраине и видимый как на ладони. Вот его мать вышла за ограду и смотрит в горы. «Ты не ошиблась мама, скоро я тебя обниму», - он стал молиться на, уходящее на запад, солнце.
Через час, когда село накрыли сумерки и, убедившись в отсутствии военной техники и неизвестных гражданских автомашин, он снял натовский камуфляж, одетый поверх спортивного костюма, аккуратно сложил его вместе с автоматом и рюкзаком в целлофановый мешок, прикрыл ветками можжевельника и упавшей листвой.
Прислушиваясь к шорохам и лаю собак, он спустился по знакомой тропе. Постояв минуту у двухметрового, сплошного кирпичного забора, перелез через него, оказавшись во дворе небольшого дома. Кавказская овчарка, тихо заскулив и, бешено виляя хвостом и принюхиваясь, метнулась к нему. Он улыбнулся ей как старому другу и стал трепать ее за шею. Воспоминания теплого домашнего счастья вновь накрыли его и он увидел вышедшую на крыльцо встревоженную мать.
- Здравствуй мама. Как дома? Все ли живы, здоровы? - прошептал он, нежно обняв самого дорого человека в его жизни.
- Все хорошо, - она отвела взгляд от грязной бороды.
Войдя в дом, мать суетилась вокруг своего младшего сына, пытаясь накормить его и переодеть. Радость, тревога и усталость одновременно мучили женщину.
- К Исе ночью Ахмад приходил, хотел убить, - она не сдержалась, помогая ему умываться.
- Федералы появлялись?
- Нет…. Супьян не сердись, скажи - сколько еще бегать будешь?
Держа в руках чистое полотенце, он рассматривал свое лицо в зеркале.
- Не волнуйся, все будет хорошо, где Муса? - он пришел, чтобы обсудить возникшие проблемы с братом.
- В правление пошел. Его не втягивай, пожалуйста, с кем я останусь.
- Мама. - В голосе появились твердые нотки, и мать увидела перед собой уставшего, несчастного мужчину.
- Ты хоть бороду сбрей…
- Я тебя прошу, не сейчас, - Супьян раздраженно перебил мать.
Она отвернулась и через минуту холодным голосом спросила: - Есть будешь?
- Мусу подожду.
- Супьян, перестань воевать «Дов - шурхудар дац» (Вражда - не каша с пахтой).
Он не ответил. К нему вышла жена Мусы и, испуганно поздоровавшись, Супьян увидел в ее глазах тревогу и подумал: - «Всем я навеваю страх».
Подойдя к окну, он внимательно наблюдал за улицей, отмечая произошедшие изменения: кое-где перекрыли крышу, поставили забор. У соседей появился трактор. Через минут двадцать он увидел идущего к дому уже седого брата, который был старше и опытнее, что помогло за годы войны не ссорится серьезно ни с властями, ни с ваххабитами. У Мусы хватило советской закалки не увлекаться удуговской и ваххабитской пропагандой и терпеть, работая и на тех и на других.
- Адикел, - Супьян встретил брата в дверях и по-юношески улыбался.
- Адикел, - Муса мягко обнял брата. - Давно от тебя не было вестей, как дела?
- Пойдем ужинать, мама ждет.
Женщины суетливо накрывали на стол в чисто прибранной и скромно обставленной комнате. На светло побеленных стенах не было ковров и портретов - только плотные занавески на окнах, яркий ковер на полу и стоящий в углу телевизор.
- Как дела? - повторил Муса, когда они остались одни.
- Так себе, воюем… - Супьян с удовольствием ел горячую баранину с тестом.
- Тут просили распространить обращение Масхадова…
- Размножить и раздать?
- Да.
- Что-то новенькое там есть?
- Как обычно, Америка, Грузия, война скоро кончится, мы победим. Решил с мунафиками помирится, и друг с другом не воевать.
- Ты что, Гелаевцев простишь? - Муса внимательно следил за Супьяном. Тот отложил нож.
- Это кассета. А на словах просят денег и взрывать. Арабы передали инструкцию по борьбе, - Супьян отвернулся. Ему было стыдно, что он раньше спорил с братом и упрекал, что он не настоящий мусульманин и не патриот.
- Ты им веришь?
- Теперь нет.
Муса понимал, что нельзя обидеть сейчас брата напоминанием его ошибок. Юность. Он сам был комсомольцем, но адаты и старейшины были выше. А ваххабиты смогли использовать для своих целей самое святое понятие «нохчалла» ("Чеченство"), которое вбирает в себя весь комплекс нравственных ценностей вайнахов. Многое стали решать деньги. Но он был рад, что его брат стал настоящим мужчиной и отбросил юношеские иллюзии. Муса взял со стола яблоко и стал медленно резать его ножом. По острию текли капли сока и прозрачные яблочные дольки падали в тарелку.
- Что дальше будешь делать? - он заглянул в глаза брату.
- Не знаю. Абу-Рабиа просит тебя встретиться с ним.
- Когда?
- Через три дня на его базе у Дургин-Аула.
- Зачем?
- Да одно и то же - почему не взрываете? Не помогаете братьям. Живете тихо. Продукты надо, палатки.
- Скажи, что денег нет, раций нет, машина сломалась, - Муса надеялся, как обычно, отговорится.
- Убьют, будешь много говорить. Этот шакал, сидит в Итум-Кале, как в санатории, из Баку недавно приехал. А тут все сам найди без денег. Смертников говорит, найди. А где? Кто уже у Аллаха, кто уехал. Денег нет. Женщин найди. Скоро зима. Устал я брат. Не знаю что делать. - Супьян откинулся в кресле и закрыл глаза.
- Тогда уезжать надо куда-нибудь, - Муса почувствовал, что брат окончательно перестал играть в игры с ваххабитами. - Может, кадыровцам их сдать? Только чтобы простили, железно сдать. Надо во власть идти. Сейчас серьезные дела можно делать, если с кадыровцами сойтись, - Муса внимательно наблюдал за братом и думал: - «Может рано с ним об этом говорить? Может, еще не совсем отошел?».
- Убьют другие. Узнают. Вон к Исе приходили, последнее предупреждение дали. Родственникам грозят. Никто не защитит, - Супьян махнул рукой.
Братья помолчали. Муса, как старший, чувствовал ответственность и необходимость самому найти выход из замкнутого круга. Еще недавно все было хорошо: боевики не трогали, потому что Супьян был с ними в горах, а с властями Муса мог работать. Сейчас же в горах стало совсем опасно и можно потерять своего родного, единственного из оставшихся в живых, брата. Он так и будет скитаться по горам, пока не попадет под бомбежку, засаду грушников, или просто умрет от холода и болезни.
- Когда Шура (сходка)? Координаты надо, а тебе к Ризвану брату в Грозный уехать. Он не должен продать.
- А мать куда? Давай напрошусь в Грузию сходить, может, арабы денег дадут и после уехать.
- Опасно в Грузию. Тяжело. Скоро зима. Не успеешь. Да и оттуда новости плохие теперь приходят.
- Масхадов на кассете и наши говорят, что все нормально. Грузия помогает, - возразил Супьян.
- Я бы не верил. Опасно в Грузию.
- Может, стоит попробовать?
«Все-таки он молод», - подумал Муса и серьезно сказал:- Я не знаю, как продукты Ахмаду привезу, вообще доеду ли. Мою машину на блокпосту в Шаро-Аргуне уже заметили и косо смотрят. И ремонтировать ее надо, двигатель от нашего бензина кипятнул, пешком сейчас хожу. Может федералам Ахмада сдать? Пока его накроют, время протянем.
- Тише, о чем ты говоришь? - испугался Супьян. - Убьют! федералы не поймают, а только побомбят ночью. И то не попадут. А потом меня возьмут и засудят на Ханкале за старое. Даже если отпустят, что буду делать? Где работать? А жить на что?
Тихо наклонив голову, вошла жена. Муса понял, что ее послала мать отвлечь их или проведать и зло сквозь зубы выругался: - Выйди!
Работы в селе не было. Уезжать в Грозный или в Россию работать было сложно без денег и документов, поэтому он решился:
- Если сдаваться то кадыровцам, чтобы после к ним на службу. Сделать хорошие документы и спокойно работать, - Муса мучительно искал выход, и он вспомнил о своем давнем друге, который служил в милиции: - Может с Исой поговорить? Иса по-своему прав, он собрал в милицию хорошую команду из непримиримых против ваххабитов и Басаева. Думаю, скоро они наведут порядок здесь. Он не продаст.
- Не знаю… - Супьян растерялся и оказался не готов к принятию сложного решения, опасаясь, что его предадут и переправят федералам. - Это тоже не жизнь, домой приходят только днем, а ночуют в МВД.
Муса понимал сложность положения, в котором оказался брат и не хотел давить.
- Много денег просит Ахмад, люди злятся. Глава не соберет, - он знал обстановку в селе. До зимы надо что-нибудь решить, еще одну зиму в горах ты не выдержишь.
- Только тебе скажу, - Супьян наклонился вперед и понизил голос. - Шура соберется к югу от Ведено через месяц. Будут говорить за деньги, кому дать, кто должен принести, кого убить, кто сколько должен смертников и женщин привести, сколько взорвать. Поэтому за этот месяц хотят активизировать, чтобы отчитаться.
- А с кем воевать? Одни дети остались, - ответил сухо Муса.
- Кого это волнует? Им деньги надо получить, для этого надо взрывать и на пленку снимать, чтобы красиво арабам продать и жить в Катаре.
- Короче, дай мне время, я найду возможность слить информацию федералам на Ахмада. Посмотрим, как получится. Побомбят или так возьмут - глядишь, и ехать не надо будет. Ты главное если в Грузию соберешься, здесь появись. Проводника надо хорошего искать. А сейчас пойдем к женщинам. Вечером, когда стемнеет, пойдем к Муслиму, выразим соболезнования, у него сын погиб.
- Слышал. Хороший был парень. В соседнем классе учились.
- Родителям скажешь.
- У него жена осталась? - Супьян осекся, увидев гневное лицо брата.
- Не тронь, - твердо сказал Мусса. - Если и ее взорвете, Муслим меня и мать убьет. Ты различай - арабам эта война нужна, им вайнахи мусор. В селе больше не агитируй - опасно. Сходи в Грузию и перестанешь им верить.
- Я не хотел… - Супьяну стало стыдно, и он потупил глаза.
